Книга Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова

Через приоткрытую дверь слушала она кухонную беседу, ожидая: пойдёт ли, не пойдёт разговор о делах детского дома…

Лежала она раскинутой по кровати, чтобы не оставалось свободного места для мужа. Надеялась – придёт, разденет, подвинет… Да так и уснула.

Проснулась в темноте, часа через два. Обнаружила, что никто её не потеснил, не раздел… Видно, ушло то время, когда Сергей возился с нею, как с малым ребёнком. Это ослабило её дух, равно тому, если бы вдруг в зеркале чужих глаз не разглядела бы она своего отражения.

– Интересно! – прошептала Мария, найдя в Катерине даже вполне подходящую для блуда женщину. – Оч-чень интересно! – постаралась она утвердить себя в своих мыслях и потому прислушаться. Но не получилось ничего понять.

Как назло, прямо под окном разбрехалась чья-то собачонка. Оттого избяная тишина сделалась для Марии ещё подозрительней. Она подождала, когда собака угомонится, но тварь упорствовала. Тогда Мария решила, что под шумок куда проще подобраться к хозяйкиной кровати, которая таилась в кухне за ситцевым пологом.

Блудливой кошкою перешагнула она порог, нашёптывая:

– Сщас, бабка, будет тебе наука – не ложись подо внука!

Шевеля губами, Мария, под собачий визгливый брёх, отвернула край ситцевого полога и услышала несонный вопрос хозяйки:

– Заблудилась? В запечье, под лежанкою, поганое ведёрко поставлено…

Когда Мария вернулась в комнату, сообразила, что Сергей спит тут же, на диване. Да и спит ли? Уж больно тягостная тишина стоит в комнате… Потому она разделась шумно, кинулась в постель и выпалила со злостью:

– Ну и чёрт с тобой!

Отвернулась к стене и разом уснула. И сразу же упала на неё с неба широкоротая тень волка. Мария дрогнула, услыхала всё тот же собачий лай, опять уснула. И вновь кинулась на неё звериная злоба…

И так несколько раз кряду. Лишь за полночь удалось ей выскользнуть из этой дикой бессонницы.

Такое было вчера. А сегодня Мария стояла у ворот никому не нужная. Не понимая толком, что кругом происходит. Бабы расходиться не спешили. Чуток отдаляясь от афанасьевского двора, кучковались на дороге, продолжая толковать…

Мария тоже вышла на дорогу. Направилась было в школу или ещё куда… Но оглянулась, увидела в кухонном окне оставленную дома Нюшку.

«Следит! – подумала. – Ждёт, когда уйду. Бабы, конечно, приголубят. Это они умеют… Всё выведают…»

Тревожась, она повернула обратно.

«Мне что её теперь? – на ходу подосадовала она. – За собой на поводке водить?!»

Когда Мария вернулась в дом, Нюшки в кухне уже не оказалось. Она заглянула под кровать, посмотрела на печи… В комнату заглянула не сразу. Сперва подслушала, что там говорят о каком-то письме с фронта, о заречье, о Васёниной попытке сотворить над собою беду…

Слишком мало пробыла Мария в деревне, чтобы хоть что-то из того разговора понять. Тем недовольная, она вспомнила, зачем вернулась, приоткрыла одну створку двери и опять забыла это самое «зачем».

На диване лежала уже ясная для Марии Васёна, тело которой растирала сама хозяйка. Прелесть здоровой наготы поразила Марию. Белая кожа под крепкими руками Катерины уже розовела. Без этого могло бы показаться, что на диван уложено мраморное изваяние великого мастера. А ещё в беспамятной красавице проявлялась жизнь рыжим огнём волос…

Марии с детства досталась радость играть своими чёрными, редкого блеска, да ещё и волнистыми волосами. А тут опалил её душу ливень живого пламени. Мария сравнила себя с лежащей, и её обдало жаром: кто краше?!

– Господи! Пусть помрёт! – невольно прошептала она и струсила: не слишком ли громко?

Но услыхала её опять же только Нюшка, которая, всё ещё облачённая в ночную рубашку, выглянула на её шёпот из-за другой половинки двухстворчатой двери.

– Иди сюда! – зашипела на неё Мария.

Девочка послушалась.

Вся Нюшкина вчерашняя одежонка осталась в комнате. Мария не захотела туда пройти, потому из-под приоконной кухонной лавки вытянула привезённый из Татарска и не разобранный с вечера вещевой узел. Отыскала в нём Нюшкину сменную одёжку, велела: надевай! А поскольку терпение было не Марииным уделом, она сама сдёрнула с племянницы рубашку и стала рывками втискивать её в платье. Тут за спиной у неё послышалось:

– Оставь девку!

У избяной двери стояла старуха. Мария отворила рот для ругани, но бабка с тихой угрозой повторила:

– Оставь! Вона толкушка-то, – кивнула она в сторону печного шестка. – Не выворачивайся перед ребёнком! Ты думаешь – судьба кинула девку тебе под ноги?! Неча малую приучать ко страху. Мне и без её боязни ведомо, что ты с моим стариком надеялась сотворить…

– А докажите сперва! – вскинула Мария брови.

– И доказывать не стану. У деда у маво твоим старанием синячище с ладонь! Нога, поди глянь, как раскраснелась. Ежели худу быть, я тебя рядом с ним покладу. А пока живи человеком!..

Глава 14

После пересловья с Мицаевой бабкой Мария, полуслепая от злости, выскочила из дома, ровно кошка из только что растопленной печи. Соображая, в какую сторону бежать, она остановилась посреди дороги. Дальний край улицы с трудом переходила чёрная бабка. Она показалась Марии тою самой каргою, которая встретилась ей в Татарске у аптекарских ворот. Неясной тревогой повеяло от этой схожести.

Мария мысленно выхватила клюку из дряблой руки, взмахнула ею и крест-накрест зачеркнула каргу. Однако на её месте тут же образовался Сергей. Он, видимо, куда-то ходил и теперь на своих костылях возвращался в школу. Мария на минуту отупела от такого морока… И совсем уж некстати в её памяти завертелся калейдоскоп жизненных случайностей.

На фоне Сергеевой любви былые «подвиги её молодой жизни» взялись складываться, рассыпаться, меняться красками и узорами. И уж вовсе ни с того ни с сего Марию встревожила мысль: исчезни, потеряйся этот грунт, это поле её художеств, все узоры рассыплются битыми стекляшками… Вот, оказывается, для чего ей необходимо наличие надёжной Сергеевой любви…

Пока она пришла к такой ясности, Сергея на дороге уже не оказалось. И она решительно зашагала к нему, в школу…

Мария всегда была убеждена, что войны начинают мужчины-самцы, которые жаждут владеть исключительно прекрасными самками. Однако осознавала она и обратную сторону этих кобеляжьх затей – женскую жертвенность и риск оказаться неугодной. Потому её побудок – тешить настоящих мужчин – порой конфузился и уползал в глубину души. Но там он скоро уставал корчиться в тесноте и при очередном интересе вновь обретал самоуверенность.

Вот и сейчас, надеясь, что её может увидеть не только зряшная для неё деревня, она, прикрытая кружевным белым платком, царственно несла мимо окон свою очаровательную головку. Такую манеру выступать она усвоила ещё девчушкой, услыхав однажды мужское мнение, что цариц узнают по походке. Столь высокую походку тело её давно освоило и справлялось с нею непроизвольно. Мозги же её были заняты предстоящим разговором с мужем.